Всего не упомнишь, что было когда-то,
Что будет? Не знаю! Но вижу, что есть,
Остались навечно в душе у солдата,
Что главным считалось- Совесть и Честь!
Когда-то они весомыми были,
Считались для всех непременным законом,
Как жаль, что об этом сегодня забыли,
Живя по другим непонятным канонам.
В слова эти верили, знали, хранили,
По ним измерялось- что верно, что нет!
Мы с ними рождались, любили и жили,
Они нам давали надёжный совет.
Затерявшись теперь средь словесного хлама,
Дорогие слова- это Совесть и Честь!
Только это не просто потеря, а драма,
Вместо них утверждаются- наглость и лесть.
С нетерпением ждешь передачи на Первом!
И как же обидно бывает порой,
Когда восстают сразу разум и нервы,
С низкопробной программой встречаясь иной.
«Без комплексов»- так называют программу,
В ней главное — наглость ведущей всегда,
Жеманно хихикают девушки, дамы,
В ней всё! Кроме совести, чести, стыда.
Одета бывает развязно и смело,
Не спорю, вот ноги у ней хороши,
Но жаль, они заняли полностью тело,
Не оставили места для женской души.
Все лучшие чувства порочит так рьяно,
Считая за «комплекс» совесть и честь,
Упорно людей призывая с экрана,
Чтоб забыли о них, у кого они есть!
Кому по душе сей рассадник порока?
Ведь много имеем прекрасных программ,
Быть может когда-нибудь, ненароком,
Исчезнут творенья сомнительных дам.
Давайте посмотрим на это иначе,
Занижена планка морали, а жаль!
Поэтому люди и гибнут, и плачут-
С программой такой не окрепнет мораль!
Я поднимаю этот тост
За всех солдат и офицеров.
Армейский путь совсем не прост,
Но с нами мужество и вера.
Но с нами долг всегда и честь.
И пусть гордится мать — Россия,
Что сыновья такие есть.
Ведь с нами мужество и сила!
Мне нравится тобою при. болеть,
читать,гадать,и представлять построчно.
Ведь прописное золото ни медь,
хотя бывает золото песочно.
Мне нравитесь.И это к вам ни лесть.
И пируэты слов,тройное сальто,
кульбитность форм,гарцуют в вашу честь.
И щедрая «руца»отпустит сальдо.
Мне нравятся те звуки коготков-
то неприкаянной,то кроткой кошки.
И Ихтиандром моря быть готов,
добыть жемчужинки на скромные серёжки.
Тебе, потерявшая совесть и честь,
Хочу на прощание стих я прочесть,
В душе твоей подлой, туман непроглядный,
А в сердце холодная тьма.
Я знаю, ты жизнь не хочешь понять,
И брань на тебя не влияет.
Ты любишь трусы пред мужчиной снимать,
Когда он тебя обнимает.
Ну что ж, развлекайся, пока молода,
Для этого много не надо,
Кривые морщины, наполнят лицо
А груди обвиснут как плетья.
Ты будешь одна выходить на крыльцо,
Кого-то искать на рассвете.
Для жизни же ты, никому не нужна,
Хотя и целуешься пылко.
На этом прощай, и ответ не пеши,
Он мне совершенно не нужен.
Я знаю, что правда для подлой души,
Точ в точ, что свинье пышный ужин.
Шинель, фуражка и погоны
Державы нашей всей оплот.
Всегда держали оборону
Казаки, армия и флот
Ведь нам чужой земли не надо,
Но и свою не отдадим.
Страна победу встретить рада,
В защиту станем, как один.
Богатыри, гусары, офицеры
Всегда отстаивали честь.
И к дамам прявляли все манеры,
Врагу устраивали месть.
Перенося разруху и невзгоды,
Мы пережили страшную войну.
Едины были армия, народы,
Подняли из руин страну.
А вот теперь кому охота
Долг патриота выполнять?
Мзду заплатив, откосит кто-то,
А кто-то будет дурака валять.
И чтоб чужих нам не кормить,
Крепить нам мощь и оборону,
Зеницу Родину любить,
Поднять наш рубль и корону.
Ещё поднять престиж погон,
Достойную вручить зарплату
И дедовщину выгнать вон,
Сменить землянку на палату.
Я честь иметь готов, а ты?
Герою, ветерану, сыну, брату,
Отдавших жизнь, сжигающих мосты,
Могиле Неизвестному солдату.
Есть – «витамин в штанах».
Его полезно есть.
В различных сторонах,
Ему хвала и честь!
Хорошая заправка —
Поднимет аппетит!
На лавке иль под лавкой,
В штанишках он стоит.
Кто раздевает, правда,
Частенько слёзы льёт,
Но комбинаций гамма,
Идет ему в зачет!
Ты догадался, вижу,
Ведь слово из трех букв,
В кулинарию впишем,
Всегда полезный «Лук»!
Много трудностей на этом белом свете,
Неприятностей,увы,не перечесть..
Но привычки и порядки эти
Изменить не выпала нам честь.
Позабыв печали и невзгоды,
Мы всегда устремлены вперед.
Так проходят месяца и годы,
Сплошь насыщенные тяжестью забот.
Устремившись за своей мечтою,
Тою,что рассудок весь пленен,
Тою,что зовет и манит.Тою,
Что становится хандрою всех времен
Забываем мы порой о наших чувствах.
Эта мысль будоражит кровь:
Оттого нам в этом мире пусто..
На душе так холодно,так грустно..
Что потеряны,утрачены Те чувства.
Что исчезли Дружба и Любовь.
Я не хочу жить под чужим лицом,
Не нужно маски мне, смываю грим,
В душе бушует, не стихая гром,
Я странник, я бродяга, пилигрим.
Я — меж святынь, рождённый светом, блик,
Летящий, вслед за звонами церквей,
Я — света и дороги ученик,
Клянущий мир запретов и цепей.
Срываю маски с лиц, с картин завес,
Мне ненавистен лживой чести мим,
Я возвышаю смертных до небес,
Я есть Гомер, былинщик, пилигрим.
Мне излить бы гадость, чтобы было легче
Напишу про гадость, как возможно резче..
Написать бы гадость, чтобы всем известна,
Раздавить бы гадость, чтобы повсеместно.
Мне б повесить гадость на известном месте,
Что бы все стреляли, истинно, по чести.
Разорвать бы гадость ,разбросать кусочки,
Утопить в болоте, не найти и строчки.
Обозначить гадость, и облить бензином
И спалить подлюку, в ближнем, обозримом
Гадость где то рядом, жертву выбирает ,
Гадость, слово — радость, яростно сжирает.
Гадость вездесуща, черт ей управляет,
Грязным скверонословьем тезисы вещает.
И покажут гадость, как пиар гламурный,
Липнет эта гадость к личности паскудной.
Победить бы гадость! Бог нам помогает.
Гадость, сука злая, слабых выбирает.
Наша мафия растет и мужает,
По всем пунктам разрушая прогноз
И в то время, когда жизнь дорожает,
На нее не опускается спрос.
Заграница ждет товары и водку,
Контрабанда прет из латаных дыр,
Покупает все и разом в охотку
Астана, Бейрут и даже Алжир.
Воровство у нас тайком приютилось,
Может честь давно не наша стезя?
Вы скажите, как же так получилось,
Неужели жить достойно нельзя?
Лес российский едет поездом в Ниццу,
Корабли с икрой плывут на восток,
Каждый хочет без труда богатится
И в кормушке отыскать свой сосок.
Где же правда, господа дорогие,
Та, которая вам Богом дана?
Неужели ваши души нагие
Обездолила большая казна?
А недавно даже совесть продали
И теперь она в далеком Бали,
Вообщем все, как говорится, украли
Только землю увезти не смогли.
Бывает любовь такая,
Страшнее любой вражды:
Она, как коршун, летая,
Рождает в душе миражи.
А бывает вражда такая,
Не хуже верной любви:
Что из-за угла окликая,
От печальной спасает судьбы.
Но всего страшней безразличие:
Где чести звук, а где – подвох, —
Не понять.. Лишь сомнений наличие,
Да неведения тяжеский вздох.
Я подмышкой ношу пистолет,
Я в засаде сижу ночами.
Называют меня люди «мент»,
А за что, и не знают сами.
Водку жрут, хулиганят, всё прут.
Алименты не платят, гадят.
Их бы вылечил ка’леный прут,
Вот бы дыбу вернуть им, гадам.
Но люблю их такими, как есть,
Не вина их – беда, что звери.
На посту отдаю людям честь,
Открываю всегда им двери.
С нищим я говорю по душам,
Беспризорники кличут «тятей»,
До получки опять ни гроша
И пуста половинка кровати…
Когда любовь, «безумной» называют
Вопросов мнооого возникает.
Как жаждут девушки любви!
Про стыд и, гордость забывая,
К ногам возлюбленных бросают
Девичью честь, тепло души.
Всё ставят девушки на «кон».
Огонь любви их ослепляет,
И напрочь разум исчезает.
Для них любовь – волшебный сон!
А, сны, увы, так скоротечны,
И так кончаются внезапно –
И будет больно, неприятно,
Коль были слепы и беспечны.
Кумир, что девушек с ума так сводит
По капле «жизнь» их выпивает,
А «осушив» до дна – бросает
И жертву новую находит.
Морали нет, нет осужденья.
В любви рецептов не бывает.
Кому-то счастье выпадает,
Кому-то боль, тоска, мученья.
— Береги честь смолоду! —
Справедливо слово то.
Было много раз оно
Там, где надо, сказано!. .
Но и в зрелые года
Честь твоя — не ерунда,
И ее — об этом речь —
Тоже следует беречь!
А в преклонном возрасте
Честь дороже почести:
Жизнь осмысленна, коль есть
Сохранившаяся честь!
Ну, а после? Ну, а после?. .
Если жизнь прошла без пользы,
То от жизни толка чуть:
Остается только жуть.
Люди добрые, поверьте:
Честь нужна и после смерти.
Долговечней жизни честь —
Это следует учесть!
У меня долги перед друзьями, —
А у них зато — передо мной,
Но своими странными делами
И они чудят, и я чудной.
Напишите мне письма, ребята,
Подарите мне пару минут, —
А не то моя жизнь будет смята,
И про вас меньше песен споют.
Вы мосты не жгите за собою,
Вы не рушьте карточных домов, —
Бог с ними совсем, кто рвется к бою
Просто из-за женщин и долгов!
Честь и совесть,
Честь и совесть.
Начинаем все с нуля.
Рассказать мы приготовясь,
О своих грешках не зря.
Честь и мука,
Честь и гордость!
Всюду слышится нам — честь.
Но какое всем нам дело:
Если Бог в расплату есть.
Честь — и снова слово — совесть.
Слово совесть. и вновь — честь.
Ах, как хочется мне верить,
Что расплата все же здесь!
О нет, я никогда не ревновал,
— Ревнуют там, где потерять страшатся.
Я лишь порою бурно восставал,
Никак не соглашаясь унижаться!
Ведь имя, что ношу я с детских лет,
Не просто так снискало уваженье,
Оно прошло под заревом ракет
Сквозь тысячи лишений и побед,
Сквозь жизнь и смерть, сквозь раны и сраженья.
И на обложках сборников моих
Стоит оно совсем не ради славы.
Чтоб жить и силой оделять других,
В каких трудах и поисках каких
Все эти строки обретали право!
И женщина, что именем моим
Достойно пожелала называться,
Клянусь душой, обязана считаться
Со всем, что есть и что стоит за ним!
И, принимая всюду уваженье,
Не должно ей ни на год, ни на час
Вступать в контакт с игрою чьих-то глаз,
Рискуя неизбежным униженьем.
Честь не дано сто раз приобретать.
Она — одна. И после пораженья
Ее нельзя, как кофту, залатать
Или снести в химчистку в воскресенье!
Пусть я доверчив. Не скрываю — да!
Пусть где-то слишком мягок, может статься,
Но вот на честь, шагая сквозь года,
Ни близким, ни далеким никогда
Не разрешу и в малом покушаться!
Ведь как порой обидно сознавать,
Что кто-то, ту доверчивость встречая,
И доброту за слабость принимая,
Тебя ж потом стремится оседлать!
И потому я тихо говорю,
Всем говорю — и близким, и знакомым:
Я все дарю вам — и тепло дарю,
И доброту, и искренность дарю,
Готов делиться и рублем и домом.
Но честь моя упряма, как броня.
И никогда ни явно, ни случайно
Никто не смеет оскорбить меня
Ни тайным жестом и ни делом тайным,
Не оттого, что это имя свято,
А потому, и только потому,
Что кровь поэта и стихи солдата,
Короче: честь поэта и солдата
Принадлежит народу одному!
Погиб Поэт! — невольник чести —
Пал. оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой.
Не вынесла душа Поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде. и убит!
Убит. к чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь. он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар. спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво. издалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал.
И он убит — и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей.
И прежний сняв венок — они венец терновый,,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
А теперь уладится иначе:
На столе бутылка коньяка.
Что нам до мальчишеских чудачеств
Дуэлянтов энского полка.
Пересохло русло Черной речки,
От тумана горы не видать.
Будет жить без этих слов нам легче,
Но труднее будет умирать.
Что же делать? Время продиктует
Новые удобные слова.
С Черной речки черный ветер дует,
Как Машук, седеет голова.
Недруга приближу, брошу друга,
Нелюбимой в чувствах объяснюсь.
Не боюсь замкнувшегося круга,
Лексикона нового боюсь.
Как поручик юный, холодея
От насмешки тайного врага,
Закричу однажды: «Честь имею», —
Перепутав годы и века.
Но и в зрелые года
Честь твоя — не ерунда,
И ее — об этом речь —
Тоже следует беречь!
А в преклонном возрасте
Честь дороже почести:
Жизнь осмысленна, коль есть
Сохранившаяся честь!
Ну, а после? Ну, а после.
Если жизнь прошла без пользы,
То от жизни толка чуть:
Остается только жуть.
Люди добрые, поверьте:
Честь нужна и после смерти.
Долговечней жизни честь —
Это следует учесть!
Напишите мне письма, ребята,
Подарите мне пару минут,-
А не то моя жизнь будет смята,
И про вас меньше песен споют.
Вы мосты не жгите за собою,
Вы не рушьте карточных домов,-
Бог с ними совсем, кто рвется к бою
Просто из-за женщин и долгов!
Напишите мне письма, ребята,
Осчастливьте меня хоть чуть-чуть,-
А не то я умру без зарплаты,
Не успев вашей ласки хлебнуть.
Сегодня знают дети,
Подруги и друзья,
Что лучше быть на свете,
Чем вы сейчас, нельзя.
Вы — на волне привета
Сочувствующих глаз.
И жизнь с вершины лета
Благословляет вас.
Звучанье и значенье
Всего, что мы творим,
И жизни продолженье
Дается вам двоим.
Широкая гулянка
Бьет в желтый бубен дня.
И тешится тальянка —
Гармонии родня.
Разведены уместно
Цветастые меха.
Хмелен жених. Невеста
Хмельна от жениха.
По лугу эхо глухо
Пускается в полет.
И старая старуха
Про молодость поет.
Старинной песне внемлю.
Прекрасной без прикрас,
И верю в эту Землю,
Цветущую для вас.
Где соловьи, немея,
Росу по капле пьют
И «цепи Гименея»
Кузнечики куют.
И бредут ее дети и внуки
При бродяжьей клюке и суме —
Муки совести — странные муки
На бессовестной к стольким земле.
От калитки опять до калитки,
От порога опять на порог
Они странствуют, словно калики,
У которых за пазухой — бог.
Не они ли с укором бессмертным
Тусклым ногтем стучали тайком
В слюдяные окошечки смердов,
А в хоромы царей — кулаком?
Не они ли на загнанной тройке
Мчали Пушкина в темень пурги,
Достоевского гнали в остроги
И Толстому шептали: «Беги!»
Палачи понимали прекрасно:
«Тот, кто мучится,— тот баламут.
Муки совести — это опасно.
Выбьем совесть, чтоб не было мук».
Но как будто набатные звуки,
Сотрясая их кров по ночам,
Муки совести — грозные муки
Проникали к самим палачам.
Ведь у тех, кто у кривды на страже,
Кто давно потерял свою честь,
Если нету и совести даже —
Муки совести вроде бы есть.
И покуда на свете на белом,
Где никто не безгрешен, никто,
В ком-то слышится: «Что я наделал?»
Можно сделать с землей кое-что.
Я не верю в пророков наитья,
Во второй или в тысячный Рим,
Верю в тихое: «Что вы творите?»,
Верю в горькое: «Что мы творим?»
И целую вам темные руки
У безверья на скользком краю,
Муки совести — светлые муки
За последнюю веру мою.
Вот для них я брал в бою Варшаву!
Было это будто бы вчера, —
Шла со мной вся русская держава —
Польши вольной старшая сестра.
И медаль лучится гордой славой,
Освещая прошлого пути:
«За освобождение Варшавы» —
У России на груди.
Бог войны — по цепям на своей колеснице,-
И в землю уткнувшись, солдаты лежат.
Появились откуда-то белые птицы
Над трупами наших солдат.
После смерти для всех свои птицы найдутся —
Так и белые птицы для наших бойцов,
Ну, а вороны — словно над падалью — вьются
Над черной колонной врагов.
Ведь имя, что ношу я с детских лет,
Не просто так снискало уваженье,
Оно прошло под заревом ракет
Сквозь тысячи лишений и побед,
Сквозь жизнь и смерть, сквозь раны и сраженья.
И на обложках сборников моих
Стоит оно совсем не ради славы.
Чтоб жить и силой оделять других,
В каких трудах и поисках каких
Все эти строки обретали право!
И женщина, что именем моим
Достойно пожелала называться,
Клянусь душой, обязана считаться
Со всем, что есть и что стоит за ним!
И, принимая всюду уваженье,
Не должно ей ни на год, ни на час
Вступать в контакт с игрою чьих-то глаз,
Рискуя неизбежным униженьем.
Честь не дано сто раз приобретать.
Она — одна. И после пораженья
Ее нельзя, как кофту, залатать
Или снести в химчистку в воскресенье!
Пусть я доверчив. Не скрываю — да!
Пусть где-то слишком мягок, может статься,
Но вот на честь, шагая сквозь года,
Ни близким, ни далеким никогда
Не разрешу и в малом покушаться!
Ведь как порой обидно сознавать,
Что кто-то, ту доверчивость встречая,
И доброту за слабость принимая,
Тебя ж потом стремится оседлать!
И потому я тихо говорю,
Всем говорю — и близким, и знакомым:
Я все дарю вам — и тепло дарю,
И доброту, и искренность дарю,
Готов делиться и рублем и домом.
Но честь моя упряма, как броня.
И никогда ни явно, ни случайно
Никто не смеет оскорбить меня
Ни тайным жестом и ни делом тайным,
Не оттого, что это имя свято,
А потому, и только потому,
Что кровь поэта и стихи солдата,
Короче: честь поэта и солдата
Принадлежит народу одному!
Не вынесла душа Поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде. и убит!
Убит. к чему теперь рыданья,
Пустых похвал ненужный хор
И жалкий лепет оправданья?
Судьбы свершился приговор!
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар
И для потехи раздували
Чуть затаившийся пожар?
Что ж? веселитесь. он мучений
Последних вынести не мог:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Его убийца хладнокровно
Навел удар. спасенья нет:
Пустое сердце бьется ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
И что за диво. издалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал.
И он убит — и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
Он, с юных лет постигнувший людей.
И прежний сняв венок — они венец терновый,,
Увитый лаврами, надели на него:
Но иглы тайные сурово
Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
Замолкли звуки чудных песен,
Не раздаваться им опять:
Приют певца угрюм и тесен,
И на устах его печать.
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — все молчи.
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
— Береги честь смолоду! —
Справедливо слово то.
Было много раз оно
Там, где надо, сказано!. .
Но и в зрелые года
Честь твоя — не ерунда,
И ее — об этом речь —
Тоже следует беречь!
А в преклонном возрасте
Честь дороже почести:
Жизнь осмысленна, коль есть
Сохранившаяся честь!
Ну, а после? Ну, а после?. .
Если жизнь прошла без пользы,
То от жизни толка чуть:
Остается только жуть.
Люди добрые, поверьте:
Честь нужна и после смерти.
Долговечней жизни честь —
Это следует учесть!
У меня долги перед друзьями, —
А у них зато — передо мной,
Но своими странными делами
И они чудят, и я чудной.
Напишите мне письма, ребята,
Подарите мне пару минут, —
А не то моя жизнь будет смята,
И про вас меньше песен споют.
Вы мосты не жгите за собою,
Вы не рушьте карточных домов, —
Бог с ними совсем, кто рвется к бою
Просто из-за женщин и долгов!
Напишите мне письма, ребята,
Осчастливьте меня хоть чуть-чуть, —
А не то я умру без зарплаты,
Не успев вашей ласки хлебнуть.
Честь и совесть,
Честь и совесть.. .
Начинаем все с нуля.
Рассказать мы приготовясь,
О своих грешках не зря.. .
Честь и мука,
Честь и гордость!
Всюду слышится нам — честь.
Но какое всем нам дело:
Если Бог в расплату есть.
Честь — и снова слово — совесть.
Слово совесть.. . и вновь — честь.
Ах, как хочется мне верить,
Что расплата все же здесь!
Водой наполненные горсти
Ко рту спешили поднести —
Впрок пили воду черногорцы
И жили впрок — до тридцати.
А умирать почётно было —
Средь пуль и матовых клинков,
И уносить с собой в могилу
Двух-трёх врагов, двух-трёх врагов.
Пока курок в ружье не стёрся,
Стрелял и с сёдел, и с колен.
И в плен не брали черногорца —
Он просто не сдавался в плен.
А им прожить хотелось до ста,
До жизни жадным, — век с лихвой
В краю, где гор и неба вдосталь
И моря — тоже с головой.
Шесть сотен тысяч равных порций
Воды живой в одной горсти…
Но проживали черногорцы
Свой долгий век до тридцати.
И жёны их водой помянут,
И прячут их детей в горах
До той поры, пока не станут
Держать оружие в руках.
Беззвучно надевали траур,
И заливали очаги,
И молча лили слёзы в траву,
Чтоб не услышали враги.
Чернели женщины от горя,
Как плодородная земля,
За ними вслед чернели горы,
Себя огнём испепеля.
То было истинное мщенье —
Бессмысленно себя не жгут —
Людей и гор самосожженье
Как несогласие и бунт.
И пять веков, как божьи кары,
Как мести сына за отца,
Пылали горные пожары
И черногорские сердца.
Цари менялись, царедворцы,
Но смерть в бою — всегда в чести.
Не уважали черногорцы
Проживших больше тридцати.
Мне одного рожденья мало —
Расти бы мне из двух корней!
Жаль, Черногория не стала
Второю родиной моей.
О нет, я никогда не ревновал,
— Ревнуют там, где потерять страшатся.
Я лишь порою бурно восставал,
Никак не соглашаясь унижаться!
Ведь имя, что ношу я с детских лет,
Не просто так снискало уваженье,
Оно прошло под заревом ракет
Сквозь тысячи лишений и побед,
Сквозь жизнь и смерть, сквозь раны и сраженья.
И на обложках сборников моих
Стоит оно совсем не ради славы.
Чтоб жить и силой оделять других,
В каких трудах и поисках каких
Все эти строки обретали право!
И женщина, что именем моим
Достойно пожелала называться,
Клянусь душой, обязана считаться
Со всем, что есть и что стоит за ним!
И, принимая всюду уваженье,
Не должно ей ни на год, ни на час
Вступать в контакт с игрою чьих-то глаз,
Рискуя неизбежным униженьем.
Честь не дано сто раз приобретать.
Она — одна. И после пораженья
Ее нельзя, как кофту, залатать
Или снести в химчистку в воскресенье!
Пусть я доверчив. Не скрываю — да!
Пусть где-то слишком мягок, может статься,
Но вот на честь, шагая сквозь года,
Ни близким, ни далеким никогда
Не разрешу и в малом покушаться!
Ведь как порой обидно сознавать,
Что кто-то, ту доверчивость встречая,
И доброту за слабость принимая,
Тебя ж потом стремится оседлать!
И потому я тихо говорю,
Всем говорю — и близким, и знакомым:
Я все дарю вам — и тепло дарю,
И доброту, и искренность дарю,
Готов делиться и рублем и домом.
Но честь моя упряма, как броня.
И никогда ни явно, ни случайно
Никто не смеет оскорбить меня
Ни тайным жестом и ни делом тайным,
Не оттого, что это имя свято,
А потому, и только потому,
Что кровь поэта и стихи солдата,
Короче: честь поэта и солдата
Принадлежит народу одному!
Ой, честь ли то молодцу лен прясти?
А и хвала ли боярину кичку носить?
Воеводе по воду ходить?
Гусляру-певуну во приказе сидеть,
Во приказе сидеть, потолок коптить?
Ой, коня б ему, гусли б звонкие!
Ой, в луга б ему, во зеленый бор,
Через реченьку да в темный сад,
Где соловушко на черемушке
Целу ноченьку напролет поет!
Пусть тот, чья честь не без укора,
Страшится мнения людей;
Пусть ищет шаткой он опоры
В рукоплесканиях друзей!
Но кто в самом себе уверен,
Того хулы не потрясут —
Его глагол нелицемерен,
Ему чужой не нужен суд.
Ни пред какой земною властью
Своей он мысли не таит,
Не льстит неправому пристрастью,
Вражде неправой не кадит.
Ни пред венчанными царями,
Ни пред судилищем молвы
Он не торгуется словами,
Не клонит рабски головы.
Друзьям в угодность, боязливо
Он никому не шлет укор;
Когда ж толпа несправедливо
Свой постановит приговор,
Один, не следуя за нею,
Пред тем, что чисто и светло,
Дерзает он, благоговея,
Склонить свободное чело.
Я не люблю фатального исхода.
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.
Я не люблю открытого цинизма,
В восторженность не верю, и еще,
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Я не люблю, когда наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или, когда все время против шерсти,
Или, когда железом по стеклу.
Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза!
Досадно мне, что слово «честь» забыто,
И что в чести наветы за глаза.
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне и неспроста —
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого Христа.
Я не люблю себя, когда я трушу,
Досадно мне, когда невинных бьют,
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют.
Я не люблю манежи и арены,
На них мильон меняют по рублю,
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю.
Честь ли вам, поэты-братья,
В напускном своём задоре
Извергать из уст проклятья
На певцов тоски и горя?
Чем мы вам не угодили,
Поперёк дороги стали?
Иль неискренни мы были
В песнях горя и печали?
Иль братались мы позорно
С ложью тёмною людскою?
Нет! Всю жизнь вели упорно
Мы борьбу с царящей тьмою.
Наше сердце полно было
К человечеству любовью,
Но от мук оно изныло,
Изошло от боли кровью.
Честны были в нас стремленья,
Чисты были мы душою, —
Так за что ж кидать каменья
В нас, измученных борьбою?!
Людская честь, не продаётся.
Мой друг, чем сердце твоё бьётся,
О чем грустишь, о чем страдаешь,
Как своё счастье понимаешь?,
Как?,
в суете земных сношений,
На перекрёстке разных мнений,
В общество, ты сумел вписаться,
Да так, чтоб и собой остаться,
В то время, когда твоя жизнь,
Стекала в боль, а после в мысль,
Ту самую,
это пройдёт,
Ну сколько, человек живёт,
На свете,
можно жить пристойно,
И вроде б как, чего-то стоить,
Главное ж, сохранить суметь,
Ту самую, людскую честь,
С которой может и умрём,
Если достойно проживём,
На свете этом…
Чести золото не купит.
Честный чести не уступит.
Честь нужна ему, как свет.
Рад продать её бесчестный…
Но, как всякому известно,
У бесчестных чести нет.
— Береги честь смолоду! —
Справедливо слово то.
Было много раз оно
Там, где надо, сказано.
Но и в зрелые года
Честь твоя — не ерунда,
И ее — об этом речь —
Тоже следует беречь!
А в преклонном возрасте
Честь дороже почести:
Жизнь осмысленна, коль есть
Сохранившаяся честь!
Ну, а после? Ну, а после.
Если жизнь прошла без пользы,
То от жизни толка чуть:
Остается только жуть.
Люди добрые, поверьте:
Честь нужна и после смерти.
Долговечней жизни честь —
Это следует учесть!
Честь и свобода! Если вы не вместе,
Одну из вас придётся предпочесть.
Иные за свободу платят честью,
А те свободой жертвуют за честь.
И всё же в человеческой природе –
Стремиться сразу к чести и свободе.
О, сделай, Господи, скорбь нашу светлою,
Далёкой гнева, боли и мести,
А слёзы — тихой росой предрассветною
О неём, убиенном на поле чести.
Свеча ль истает, Тобой зажжённая?
Прими земную и, как невесте,
Открой поля Твои озаренные
Душе убиенного на поле чести.
Если б все профессии на свете
Вдруг сложить горою на планете,
То, наверно, у ее вершины
Вспыхнуло бы слово: «Медицина».
Ибо чуть не с каменного века
Не было почетнее судьбы,
Чем сражаться в пламени борьбы
За спасенье жизни человека.
Все отдать, чтоб побороть недуг!
Цель — свята. Но святость этой мысли
Требует предельно чистых рук
И в прямом и в переносном смысле.
Потому-то много лет назад
В верности призванию и чести
В светлый час с учениками вместе
Поклялся великий Гиппократ.
И теперь торжественно и свято,
Честными сердцами горячи,
Той же гордой клятвой Гиппократа
На служенье людям, как солдаты,
Присягают новые врачи.
Сколько ж, сколько на землей моей
Было их — достойнейших и честных;
Знаменитых и совсем безвестных
Не щадивших сердца для людей!
И когда б не руки докторов
Там, в дыму, в неходком лазарете,
Не было б, наверное, на свете
Ни меня и ни моих стихов…
Только если в благородном деле
Вдруг расчетец вынырнет подчас,
Это худо, ну почти как грязь
Или язва на здоровом теле.
Взятка всюду мелочно-гадка,
А в работе трепетной и чистой
Кажется мне лапою когтистой
Подношенье взявшая рука.
Нет, не гонорар или зарплату,
Что за труд положены везде,
А вторую, «тайную» оплату,
Вроде жатвы на чужой беде.
И, таким примером окрыленные
(Портится ведь рыба с головы),
Мзду берут уже и подчиненные,
Чуть ли не по-своему правы.
Благо в горе просто приучать:
Рубль, чтоб взять халат без ожиданья,
Няне — трешку, а сестрице — пять,
Так сказать «за доброе вниманье».
А не дашь — закаешься навек,
Ибо там, за стенкою больничной,
Друг твой или близкий человек
Твой просчет почувствует отлично…
Дед мой, в прошлом старый земский врач,
С гневом выгонял людей на улицу
За любой подарок или курицу,
Так что после со стыда хоть плачь!
Что ж, потомки позабыли честь?
Нет, не так! Прекрасны наши медики!
Только люди без высокой этики
И сегодня, к сожаленью, есть.
И когда преподношеньям скорбным
Чей-то алчный радуется взгляд,
Вижу я, как делается черным
Белый накрахмаленный халат.
Черным-черным, как печная сажа.
И халатов тех не заменить.
Не отчистить щетками и даже
Ни в каких химчистках не отмыть;
И нельзя, чтоб люди не сказали:
— Врач не смеет делаться рвачом.
Вы ж высокий путь себе избрали,
Вы же клятву светлую давали!
Иль теперь все это ни при чем?!
Если ж да, то, значит, есть причина
Всем таким вот хлестануть сплеча:
— Ну-ка прочь из нашей медицины,
Ибо в ней воистину стерильны
И халат, и звание врача!
Все отнято: и сила, и любовь.
В немилый город брошенное тело
Не радо солнцу. Чувствую, что кровь
Во мне уже совсем похолодела.
Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
Какие б ни грозили горести
И где бы ни ждала беда,
Не поступайся только совестью
Ни днем, ни ночью, никогда!
И сколько б ни манила праздными
Судьба тропинками в пути,
В совести искал я долго обвиненья,
Горестное сердце вопрошал довольно —
Чисты мои мысли, чисты побужденья,
А на свете жить мне тяжело и больно.
Каждый звук случайный я ловлю пытливо,
Что может быть яснее, загадочней, разно-
и однообразней себя самого,
Как игра для разбора — ходы неизвестны, да,
но есть результат и счёт.
Я впервые присутствую зрителем тоже
на собственной казни — пока ничего!
О, если б совесть уберечь,
Как небо утреннее, ясной,
Чтоб непорочностью бесстрастной
Дышали дело, мысль и речь!
Но силы мрачные не дремлют,
И тучи — дети гроз и бурь —
Небес приветную лазурь
Тьмой непроглядною объемлют.
Жизнь моя, как летопись, загублена,
киноварь не вьется по письму.
Я и сам не знаю, почему
мне рука вторая не отрублена…
Разве мало мною крови пролито,
— На дне она, где ил
И водоросли… Спать в них
Ушла, — но сна и там нет!
— Но я её любил,
Как сорок тысяч братьев
Любить не могут!
Мы живем, умереть не готовясь,
забываем поэтому стыд,
но мадонной невидимой совесть
на любых перекрестках стоит.
И бредут ее дети и внуки
при бродяжьей клюке и суме —
муки совести — странные муки
на бессовестной к стольким земле.
Ты осторожно закуталась сном,
А мне неуютно и муторно как-то:
Я знаю, что в Пулкове астроном
Вращает могучий, безмолвный рефрактор,
Хватает планет голубые тела
И шарит в пространстве забытые звезды,
В мире досталась людям
Лучшая из планет.
Совесть земли разбудим
Памятью горьких лет.
Мир, и большой, и зыбкий,
Вечен и неделим.
Доброе, как улыбка,
Мы брошены вперёд,
Сердца идут в поход.
Нас совесть в наступление
Зовёт, зовёт…
Пурга бросает в дрожь,
И рейд на бой похож,
И пусть порою трудно –
Ну что ж!
Честь и совесть,
Честь и совесть…
Начинаем все с нуля.
Рассказать мы приготовясь,
О своих грешках не зря…
Честь и мука,
Честь и гордость!
Ненавидеть легче, чем любить,
Как и по себе других судить.
Обижаться легче, чем прощать,
Миловать трудней, чем обижать…
Легче разрядить обойму зла,
Чем доставить капельку тепла.
Враждою народов — стезя
Пробита для мрачных явлений,
И сами, над бездной скользя,
Идут они, молча грозя…
Нельзя быть счастливым, нельзя,
Мой друг, моя совесть,
Есть о правде и стихи, и повести.
В жизни ж часто всё наоборот:
Чем у человека больше совести,
Тем бедней на свете он живёт.
Сердце жарким благородством полнится,
Может быть, это точка безумия,
Может быть, это совесть твоя —
Узел жизни, в котором мы узнаны
И развязаны для бытия.
Так соборы кристаллов сверхжизненных
Добросовестный свет-паучок,
О нет, не узнает никто из вас
— Не сможет и не захочет! —
Как страстная совесть в бессонный час
Мне жизнь молодую точит!
Как душит подушкой,
Я правду собираю по частицам,
Как каменщик, что строит этажи.
Ищу её, крупицу за крупицей,
В густых завалах хитрости и лжи.
Есть люди, что картины собирают,
На всех часах вы можете прочесть
Слова простые истины глубокой:
Теряя время, мы теряем честь.
А совесть остаётся после срока.
Она живёт в душе не по часам.
Словно ненаписанная повесть
Всех поступков, помыслов сердец,
Нас порою обличает совесть.
Это кара или дар Небес?
Для кого-то этот голос громок:
Слышит он души упрек немой,
Мне совесть от рождения дана
Затем, чтоб полно пользоваться ею:
Не лгать, не предавать, не быть злодеем
Добру, не хвастать даром и уменьем,
Примером быть родным и поколенью –
Светить,
Сколь неизбежна власть твоя,
Гроза преступников, невинных утешитель,
О, совесть! наших дел закон и обвинитель,
Свидетель и судья!
Упадет голова —
Не на плаху,-
На стол упадет,
И уже зашумят,
Загалдят,
Завздыхают:
Дескать, этот устал,
Он уже не дойдет…
Между тем
Голова отдыхает.
В несметном нашем богатстве
Слова драгоценные есть:
Отечество,
Верность,
Братство.
А есть еще:
Совесть,
Честь…
Ах, если бы все понимали,
Что это не просто слова,
Советы совести – верны.
Советы совести – надёжны.
Проверены. Им верить – можно.
Они, как верные сыны
Твоей души, стоят на страже.
И жгут,
Перестал холодный дождь,
Сизый пар по небу вьется,
Но на пятна нив и рощ
Точно блеск молочный льется.
В этом чаяньи утра
И предчувствии мороза
Как у черного костра
Мертвы линии обоза!
